|
"Новая Газета", №47, 14 сентября 2000 года. Если рождаются анекдоты, значит, закончился срок беременности идеей. Правда, она оказалась старой. Советской Этой осенью в армию будут призывать парней, которые уже не застали Брежнева. С начала перестройки прошло полтора десятка лет. Советская эпоха как-то неприметно удалилась от нас. Для большинства населения страны Советский Союз — это биография. Для молодых — история. Однако даже те, кто успел прожить большую часть жизни в СССР, давно уже привыкли к изменившимся нормам и порядкам. На протяжении десяти лет в России сложилось новое общество. Дело не в том, лучше оно или хуже старого, — ответ на этот вопрос зависит от того, к какой социальной группе вы принадлежите. Дело в том, что сложившееся общество уже давно живет по собственным законам. Переходный период давно закончился.  В начале 90-х
годов одни стремились вырваться из советской
жизни, другие пытались в нее вернуться. Борьба,
как мы знаем, завершилась победой «демократов» и
расстрелом парламента.Приватизация 1993–1995 годов радикально изменила экономическую и социальную структуру общества, его ценности и жизненные ориентиры. Но именно после того как советский образ жизни был окончательно подорван, парадоксальным образом Россией, как и всей Восточной Европой, начала стремительно овладевать ностальгия. Прошлое вызывает ностальгию именно тогда, когда мы чувствуем, что оно ушло безвозвратно. Мы можем не признавать этого вслух, но мы это ощущаем. Именно возникшая дистанция позволяет нам лучше оценить утраченные достижения, а накопившиеся обиды понемногу уходят. О покойниках принято говорить хорошо. Чем больше времени отдаляло нас от СССР, тем труднее правящим кругам в России было сваливать все свои неудачи на «пережитки прошлого», жаловаться на «плохое наследство», доставшееся им от предшественников. Более того, на фоне нынешней России многое в советском наследстве выглядело очень даже недурно, а ностальгическое настроение лишь обостряло у большинства чувство неудовлетворенности новой жизнью. Сначала российская власть пыталась бороться с ностальгией, хотя это занятие неблагодарное. Затем неожиданно для многих сделала крутой поворот и сама взяла ностальгию на вооружение. Впрочем, подобный идеологический кульбит может показаться странным лишь на первый взгляд. В начале 90-х, когда государственную собственность нужно было захватить и поделить, российским элитам нужна была ниспровергательская идеология. Легче всего захватить заводы и нефтепромыслы, если во всеуслышание объявляется, что все эти заводы и вообще вся экономика ничего не стоят. Но вот собственность поделена, и на смену радикализму приходит консерватизм. Надо охранять захваченное. Надо утвердить в обществе уважение к авторитету, власти, порядку. Все, что было консервативного, косного, авторитарного в советской культуре, неожиданно оказывается востребованным. Парадокс в том, что победившие реформаторы обращаются как раз к худшим чертам советского опыта, к тому, что в конечном счете предопределило упадок и крушение сверхдержавы. В моде оказывается «державность». Вспоминают «большие батальоны», «твердую руку». И в то же время стараются не думать о том, что было наиболее привлекательной чертой советского общества, особенно в его ранний, героический период, — относительное (разумеется, с поправкой на бюрократию) равенство, возможность сделать головокружительную карьеру для выходцев из низов. Общество, сложившееся у нас на протяжении 90-х годов, многое унаследовало от предшествующего. Мы сохранили разветвленную систему госбезопасности, атомные ракеты и полчища генералов, у которых становится все меньше солдат. Мы сохранили и систему общедоступного образования, бесплатное здравоохранение. Во времена, когда все советское объявлялось нелепым, вредным и устаревшим, многочисленные публицисты разъяснили нам, что отечественное образование никуда не годилось, ибо несметное множество часов затрачивалось на изучение истории партии и «марксизм-ленинизм». Это образование объявили начетническим и авторитарным. И вся эта критика была вполне справедливой во всем, кроме одного: советское образование все равно было превосходным. И показали это сотни тысяч, а может быть, уже миллионы наших соотечественников, которые, оказавшись предоставленными самим себе на глобальном рынке труда, поразили своих западных коллег не просто великолепными знаниями, но и удивительной способностью адаптироваться к любым обстоятельствам, чему западного человека, несмотря на всю рыночную ориентацию, ни школа, ни университет не учат. За прошедшие десять лет система образования, как и здравоохранение, деградировали, но не развалились полностью. Теперь это уже не советское наследие, а новая российская реальность. Занятия по истории партии отменили, а изучать марксизм теперь русские аспиранты едут в Америку, благо там в отличие от нашей страны со времен сенатора Маккарти от интеллектуалов уже не требуют публично отрекаться от собственных взглядов. Постсоветская Россия сохранила от советской достаточно разветвленную систему социальной защиты и корпоративную солидарность на производстве. Возникло общество, странным образом сочетающее безудержное поклонение свободному рынку в экономике и в то же время так же настойчиво декларирующее социальную защищенность. Эти социальные гарантии обеспечивают существование лишь на нищенском уровне, но они все-таки реальны. Людей пока не выселяют из квартир, не отключают электричество и отопление, за которые по рыночным ценам не только большая часть населения, но и целые регионы платить не в состоянии. Сочетание столь «рыночной стихии» и «социальных гарантий» — возможно, главная отличительная черта «русской модели», сложившейся за последнее десятилетие. Это сочетание оказалось столь же вынужденным, сколь и неизбежным. Чтобы приватизаторы смогли беспрепятственно захватить и поделить все по-настоящему ценное, остальной части общества нужно было гарантировать хотя бы минимальное выживание. В противном случае ситуация могла бы легко выйти из-под контроля, что показала маленькая гражданская война осенью 1993 года. По прошествии семи лет эти неприятные события уже успели подзабыться, и сегодня новая волна либеральных реформаторов готовится «подправить Россию». Предложенный Германом Грефом план должен устранить несоответствие между рыночной свободой и социальной защищенностью. Естественно, за счет социальной сферы. Начатое Егором Гайдаром пытаются довести до конца. Уже принят Налоговый кодекс, дающий поблажки богатым и соответственно гарантирующий, что еще меньше государственных средств будет затрачено на бедных. Готовится новый кодекс законов о труде, сводящий к минимуму различные льготы для наемных работников, позволяющий компаниям продлевать рабочий день до 12 часов и затрудняющий создание независимых от предпринимателей профсоюзов. Тем временем Анатолий Чубайс торжественно обещает положить конец умеренности в социальных вопросах и начать с нынешней осени отключать тепло и электричество у должников. Даже если это целые города. Даже если там есть родильные дома и детские сады. Начало уже было положено год назад, когда отключили Чечню. Нынешней зимой обещают отключить Россию. По существу либералы-державники образца 2000 года собираются сломать постсоветскую модель так же радикально, как в 1992—1993-м сломали советскую. Правящие круги убеждены, что все пройдет без особых проблем, ибо в результате десяти лет «демократических преобразований» в России практически исчезла оппозиция. Политические партии есть, а оппозиции нет. Подняв знамя ностальгии, власть рассчитывает окончательно всех консолидировать, приобщить коммунистов к рыночной экономике и окончательно привить либералам «державное» сознание. Советская риторика, как считают в Кремле, прозволяет продать обществу практически любую политику, независимо от ее реального содержания. ТЕЛЕВИДЕНИЕ РЕКЛАМИРУЕТ НЕ ТОВАР, А УПАКОВКУ. И это относится к политике точно так же, как и к коммерции. Однако спокойствие общества иллюзорно, а доверие населения к власти имеет предел, как показала катастрофа «Курска». Ностальгические речи политиков должны успокоить население, но за речами скрывается уже совершенно другая реальность, и ни президент, ни даже телевидение с этим ничего поделать не могут. Да и не собираются. Старые слова должны служить новым задачам. В итоге: — наследники советского КГБ охраняют «священное право частной собственности»; — советские генералы защищают в Чечне «христианские ценности». Круг замкнулся! Все та же закрытость, почти официально провозглашаемое недоверие к иностранцам, культ дисциплины. Либеральная интеллигенция узнает знакомые черты и ужасается. Но она в очередной раз ошиблась. Старое не возвращается. Просто новое пытается прикрыться старыми одеждами. А прикрывают обычно то, что отвратительно. Советские формы и слова превращаются в пустышки. Маскарад. Муляж. Приход к власти «реформаторов второй волны», или либералов-«державников», знаменует конец советской ностальгии. Тоска по прошлому перестала быть искренней и осмысленной, она превратилась в инструмент политической пропаганды. А любая пропаганда рано или поздно теряет свою эффективность, приедается и наконец начинает вызывать отторжение. Показателем кризиса пропаганды в России всегда был политический анекдот. Кажется, Фридрих Энгельс говорил, что человечество, смеясь, прощается со своим прошлым. Советский Союз погибал под громовой хохот собственных граждан, хотя очень скоро многим пришлось горько пожалеть о своем веселье. Анекдотом советское общество отвечало на ложь официальной системы, доказывая бессилие цензуры и демонстрируя, что свободу мысли, как и свободу смеха, у людей отнять не может никто. Сегодня вслед за декоративной советской риторикой и пропагандистскими клише времен «холодной войны» возвращается и анекдот. Теперь его нельзя уже назвать антисоветским, Советский Союз давно умер. Смехом страна отвечает на лозунги и разъяснения давно порядком всем уже надоевшей «новой» власти. * * * Кстати, знаете ли вы официальную причину пожара на Останкинской телебашне? Она загорелась в результате столкновения с другой телебашней. Разумеется, иностранной. А что в сортирах неразбериха — потому что террористов оказалось больше, чем... воды у знаете кого. А город Владимир, ставший Владимир Владимирович? А главная задача в дзюдо — кинуть своего противника? Если возвращаются анекдоты, значит, время, вызывавшее ностальгию, вернулось. Борис КАГАРЛИЦКИЙ 14.09.2000 |
