Борис Кагарлицкий

Компьютеры для "Большого Брата"

Помните, в антиутопии Дж. Оруэлла "1984" повсюду висели напоминания "Большой Брат смотрит на тебя". Всемогущество и всеприсутствие "Большого Брата" было символом беспредельного контроля государства над "маленьким человеком".
Как ни странно это может показаться сегодня, появление компьютеров многими воспринималось как угроза свободе и демократии. В 80-е годы новые технологии стали однозначно связываться в общественном мнении со свободой выбора, личной независимостью, но в 60-е - дело обстояло совершенно иначе.

Подарок для бюрократа

Бурное развитие компьютерных технологий оказалось возможным благодаря "социальному заказу" военных, шпионских и полицейских ведомств. Им нужны были эффективные средства для сбора и обработки информации, сверхточные системы наведения, безупречно работающие автоматизированные системы контроля. Чиновники тоже восприняли появление компьютеров с энтузиазмом. Теперь вместо огромных кип бумаги можно было создавать базы данных, собирая огромное количество сведений о гражданах, заставляя их заполнять все более длинные формуляры. Короче, компьютеры оказались настоящим подарком для "Большого Брата".

Это было время больших и дорогих машин. В отличие от последующих времен создатели компьютеров гордились их размерами. Не только количеством ламп и объемом обрабатываемой информации, но и просто тем, что машина занимает много места. На Западе это была эра IBM. Размер вычислительной машины ассоциировался с мощью - не только с эффективностью, быстродействием процессоров и объемом обрабатываемой информации. Нет, мощь машины в сознании людей тесно связывалась с мощью государства или корпорации. Кто-то уже предрекал новый, "технологический", тоталитаризм - когда люди станут рабами машины-государства (отзвуки этой темы в американском кино продолжали звучать вплоть до знаменитого "Терминатора"). Неожиданным в этом контексте прозвучало пророчество теоретика "новых левых" Герберта Маркузе. Признав, что компьютеры становятся орудием порабощения и контроля над личностью, он добавил - те же технологии при определенных условиях станут и орудием освобождения. Коллеги подняли Маркузе на смех. Особенно смеялся польский философ Лешек Колаковский. По его мнению, взгляды Маркузе в очередной раз показывали, насколько нелепа и бессодержательна марксистская диалектика.

В Советском Союзе был свой дополнительный резон желать наступления компьютерной эры. С 1959 года у нас падали темпы роста экономики. Причина была проста: советская модель, как бы ее ни ругали задним числом, идеально подходила для ускоренной индустриализации, позволяла невероятно эффективно (не взирая на "человеческую" цену) мобилизовать ресурсы для развития промышленности в отсталой стране. Но к концу 50-х эта задача была выполнена. А управлять сложной индустриальной экономикой - дело совершенно иное. Прежние методы перестали срабатывать. Вместо простых задач (построить столько-то больших заводов) появились сложные (наладить их эффективное взаимодействие, учесть спрос населения, предугадать перспективные направления развития и т. п.) Центральный аппарат захлебывался от нарастающего потока информации, которую не могли не только грамотно проанализировать, но даже своевременно обработать. К началу 60-х годов начинаются разговоры о децентрализации управления, совмещении плана и рынка. Но тут на выручку бюрократу приходят компьютеры. Сразу вспоминается ленинская фраза, что "социализм - это учет и контроль". Электронно-вычислительные машины должны придать централизованному планированию второе дыхание.

Впрочем, идея плановой экономики не чужда была и Западу. Если прочитать модные в 60-е годы книги Дж. Гелбрейта, легко заметить, что необходимость планирования в индустриальном обществе он связывает именно с технологическим развитием. Чтобы осуществить крупномасштабные и "революционные" научно-производственные проекты, нужны не только огромные деньги (они есть и в частном секторе), нужны время и уверенность, что спустя 10-15 лет на ваши разработки будет спрос вне зависимости от текущих колебаний рыночной конъюнктуры. Такие гарантии может дать только государство.

Кризис власти

Беда в том, что "Большой Брат" и на Востоке, и на Западе оказался не особенно эффективным. Государство создало спрос на компьютерные технологии, фактически породило их. Но использовать их наилучшим способом не могло. Компьютеры не стали магическим средством, с помощью которого косная и медлительная бюрократия превращается в динамичную и эффективную. Как раз наоборот: общая неэффективность сверхцентрализации отразилась на использовании компьютеров. Особенно остро это почувствовали в СССР. Люди были не просто элементами системы. Они преследовали свои цели. А лучшим способом добиться своего было искажение информации, поставляемой "наверх". Тут самый лучший компьютер бессилен. Сначала у нас увлекались "экономико-математическими методами", пытаясь все и всех сосчитать. А потом, поняв, что не получается, экономисты превратились в адептов "рыночной реформы", полагая, что уж рынок-то обмануть будет невозможно.

На Западе переломом стал энергетический кризис 1973-1974 гг. Подорожание нефти заставило по-новому взглянуть на экономику и политику. Вместо лозунга "Чем больше - тем лучше" появился новый: "Маленькое - прекрасно". Расточительство и неэффективность централизованных систем - частных и государственных - стали очевидными. Частный сектор подвергся реконструкции, а на "большое государство" началось фронтальное наступление. Не только в России, но и во всем мире- от Канады до Индии, от Франции до Гаити, независимо от национальных особенностей и прежних достижений, правительство стали обвинять в патологической неэффективности. Никто уже не верил в мудрость чиновников, в их заботу об общественном благе. Складывалось мнение, будто все, что исходит от власти, - во зло.

Компьютер тоже начал уменьшаться. Первоначально миниатюризация была требованием все тех же военных, шпионов, полицейских и близкой к ним космической индустрии. Но изобретения, сделанные в военно-промышленном секторе, неожиданно нашли себе применение на потребительском рынке. Создатели компании "Apple", бросившие вызов могучей IBM, были чем-то вроде анархистов. Маленький персональный компьютер должен был освободить человека от контроля со стороны крупных корпораций и правительства. Идеология "свободного рынка" опиралась на реальные технологические сдвиги и на новые возможности, открывшиеся к концу 70-х годов.
Итак, из средства контроля и игрушки "Большого Брата" компьютер, уменьшившись, стал символом свободы личности и независимого предпринимательства. Технологическая революция 80-х годов сыграла решающую роль в крушении СССР. Если в производстве огромных и "сверхмощных" машин советская система могла состязаться с Западом, то изготовление множества маленьких PC с постоянно меняющимися требованиями оказалось ей не по силам. В Зеленограде шутили: "Мы делаем самые большие микросхемы в мире".

Распространение информации на дискетах, появление портативных ксероксов и факсов сделало бессмысленными традиционные методы цензуры. На самом деле примитивные запреты, типичные для советской системы, были лишь одним из множества методов контроля за поведением человека (к тому же не самым эффективным). Герберт Маркузе описал куда более изощренные методы, сложившиеся на Западе. Он назвал это репрессивной терпимостью, когда в огромном потоке информации мы не можем ни отличить правду от лжи, ни найти сведения, которые нам действительно нужны. Никто ничего не запрещает, но итог получается тот же самый. Те, кто контролируют информационные потоки, манипулируют нашим сознанием.

И все же на первых порах крушение цензуры было огромным шагом вперед. Маленький домашний компьютер сыграл здесь не последнюю роль.

Приватизация "Большого Брата"

Если СССР распался, то IBM не только выжила, но и приспособилась к новым условиям. Опоздав к началу нового витка технологического прогресса, корпорация смогла сделать свою модель компьютера общемировым стандартом. Были модели и лучше, но нормой стал именно IBM PC - благодаря массовости и общедоступности. И это была не просто удача одной отдельно взятой корпорации. Начиналась новая эпоха, показавшая, что "Большого Брата" надо искать вовсе не там, где мы привыкли.

Свято место пусто не бывает. Освободившись от контроля государства, частные корпорации стали все больше брать на себя его функции. Частные полицейские службы стали нормой в странах с "рыночной экономикой". В плане уважения к закону и правам личности эти службы еще менее щепетильны, чем государственная полиция. В Соединенных Штатах появились частные тюрьмы - по сравнению с ними самые страшные федеральные заведения, описанные у Стивена Кинга, кажутся просто раем и царством закона. Зато налогоплательщику частные темницы обходятся дороже.
Частные корпорации оказались столь же расточительными и бюрократизированными, как и прежний "Большой Брат". Современная транснациональная корпорация по своему бюджету, по объему производства и по численности управленческого персонала превосходит средних размеров европейское государство. Ее сотрудники исчисляются сотнями тысяч, а порой и миллионами человек. О числе клиентов можно и не говорить. Свободной конкуренции уже нет. Когда Адам Смит в XVIII веке писал про богатство народов, он имел в виду конкуренцию нескольких сотен или тысяч примерно равных по "весу" предпринимателей на ограниченном рынке. Ему и в страшном сне не мог присниться Microsoft Билла Гейтса, монопольно контролирующий не менее 80% мирового рынка. Гейтс, конечно, исключение, но и в других сферах бизнеса ситуация складывается совсем не по Адаму Смиту. Сегодня на мировом рынке число "серьезных" конкурентов в каждой сфере исчисляется в лучшем случае дюжиной. Это радикально меняет правила игры. Больше похоже на империализм по Ленину...

Огромные корпорации должны гарантировать себя от любых случайностей. Как и государство, они должны проводить свои долгосрочные программы вне зависимости от рыночной конъюнктуры. Оборотной стороной стабильности является безнаказанность ошибки. Количество ресурсов, контролируемых любой транснациональной организацией, таково, что банкротство не грозит даже тем, кто ошибается постоянно. Поклонники Apple долгое время верили, что там не только более совершенные машины, но и качественно иной подход к бизнесу и жизни. Но понемногу Apple стала такой же корпорацией, как и все остальные. Ее история весьма поучительна: несмотря на беспрестанные убытки, потерю значительной доли рынка, она выжила. В условиях свободного рынка давно бы обанкротилась.

Руководящие конторы транснациональных фирм не справляются с огромным объемом информации. Не помогают ни современные технологии менеджмента, ни новейшие компьютеры. Чем больше масштабы деятельности, тем больше склонность к упрощенным стандартным решениям. Советские эксперты на Кубе и в Монголии делали то же, что в Германии и Чехословакии. Представители международных финансовых институтов и транснациональных фирм поступают так же.

Эпоха "сетей" и революций

Между тем в компьютерном мире наступает новая эра. До сих пор компьютеры только уменьшались. Принципиально "маленькие персоналки" отличаются от монстров 60-х годов только размерами. В сущности эпоха "свободного бизнеса" тиражировала и осваивала разработки, сделанные ранее по заказу "Большого Брата". Но качественно новую политическую и экономическую ситуацию создает Интернет.

Вообще-то, Интернет является таким же порождением государственного сектора, как и все остальное. Он зародился в недрах американского военного ведомства, а затем стал доступен научным учреждениям на некоммерческой основе. Именно поэтому, получив массовое распространение, Интернет поставил под вопрос все традиционные представления о собственности и "защите информации". Сеть была создана для того, чтобы обеспечить всем ее участникам максимально полный и равный доступ к информации. Вот почему все попытки "защиты информации" в Сети, в конечном счете, обречены. Сам принцип Сети таков, что хакер всегда будет здесь иметь преимущество над "электронным вертухаем". Причем не только техническое, но и моральное. "Сетевая" этика отторгает представления об "интеллектуальной собственности" и "иерархии доступа". Эти идеи можно сколько угодно пропагандировать, но сторонников в Сети у них будет меньше, чем необходимо для их торжества. Даже если законопослушные посетители Сети остаются в большинстве, число "нарушителей" и их сторонников все равно столь велико, что об эффективном соблюдении буржуазных норм здесь не может быть и речи.

Репрессивные меры по борьбе с пиратами и хакерами заставляют вспомнить про осужденное всеми полицейское государство. Супер-хакер Кевин Митник, разумеется, сидит в американской тюрьме, но поклонников у него больше, чем у любого добропорядочного бизнесмена. Сетевые Робин Гуды ведут непрерывную борьбу против устоев общества, зачастую сами не понимая того, что делают.
Массовое нарушение закона есть признак переходной эпохи. Не в том смысле, что потом все само собой успокоится - просто рано или поздно придется менять и систему, и законы. Если маленький компьютер подрывал власть государства, то Сеть создает угрозу для мирового порядка, созданного транснациональными корпорациями.

На первых порах появление Сети крупный бизнес воспринял с энтузиазмом: так же, как госчиновники - появление более совершенных компьютеров. Но вызванные ими к жизни новые силы оказались неконтролируемыми. Интернет не просто стал средством доступа к информации. Это новый самиздат. Большая пресса, пропагандирующая ценности сильных мира сего, всегда может подавить альтернативную тиражом, капиталовложениями. А в Интернете все сайты равноправны.

Информация, отправляемая мексиканскими партизанами, не менее эффективно распространяется, чем лондонский "Economist". Альтернативная информация в Сети даже привлекательнее - ведь ее найдешь только здесь, а "Economist" или "Итоги" можно купить в любом киоске.

Чем более демократическим и открытым становилось государство, тем более тоталитарными делались корпорации. Начав с требования "открытости" (transparency) по отношению к правительству, корпоративный капитал категорически отказался применить его к собственной практике. Внутренняя жизнь транснациональных компаний является образцом закрытости и бюрократического произвола, прикрытых "коммерческой тайной". К концу 90-х годов государственные структуры в странах западной демократии оказались куда более открытыми и подконтрольными, нежели частные. Неудивительно, что в такой ситуации хакер оказывается такой же "угрозой системе", как раньше революционный агитатор или анархист с самодельной бомбой.

Анархизм получил благодаря Сети "второе рождение", ведь сетевые принципы поразительно похожи на "свободную ассоциацию", о которой мечтали Бакунин и Кропоткин. Здесь есть некоммерческий обмен ценностями и абсолютное равенство всех субъектов. Здесь поддержание порядка в конечном счете зависит от самодисциплины участников процесса. Хотя на самом деле здесь тоже есть власть и "авторитет", представленные провайдерами. Они, в конечном счете, обязаны отключать злостных "нарушителей". Они же собирают с нас деньги, без которых, увы, все равно не обойтись.

Современный сетевой неоанархизм скорее направлен против корпораций, нежели против государства. Идеология независимости киберпространства смыкается с другими формами протеста. Субкоманданте Маркос - лидер повстанческой армии в Чиапасе, отдаленном мексиканском штате, куда не добирались даже этнографы, стал благодаря Интернету политической фигурой международного масштаба. Анджела Маркварт, которую немецкие спецслужбы пытались привлечь к суду за "злоупотребление" свободой в Сети, избрана депутатом Бундестага от Партии демократического социализма. А сама партия, обвиняющая "большую прессу" в информационной блокаде, стала провайдером Интернета "pds-online".

Сбывается пророчество Маркузе. Технологии, созданные для господства и контроля, применяются в борьбе за освобождение.

Запас технологических идей, выработанных в эпоху государственного регулирования и холодной войны, в значительной степени исчерпан. Корпорации изо всех сил пытаются "выжать последнее" из разработчиков и потребителей, но ни у тех, ни у других уже нет средств, чтобы безостановочно воспроизводить бизнес-цикл приватизированного "Большого Брата". Мировой кризис, разразившийся в Азии и охвативший в 1998 году Россию, еще только начинается. Спрос падает, производство становится дороже. Идеология "свободного рынка" уже не возбуждает. Покупатели не доверяют рекламе, рабочие - боссам. Наступает время, когда приходится платить за ошибки.

Крупные корпорации обладают достаточными ресурсами, чтобы пережить кризис. Издержки будут переложены на мелкий бизнес, работников и потребителей. Но тогда проблема из экономической станет политической. Пострадавшие захотят изменить систему. Согласится ли общество платить по счетам корпоративного "Большого Брата"? А если нет, сможет ли он нас принудить?